Как живут политические заключённые на свободе, но с многочисленными ограничениями
В апреле суд приговорил Темирлана Енсебека, автора паблика сатирических новостей Qaznews24, к пяти года ограничения свободы. К основному наказанию добавился и внушительный список из 15 запретов, куда включены даже благотворительность и волонтёрство.
«Власть» поговорила с активистами, которым суды назначали подобные ограничения в прошлом, и рассказывает, как с каждым разом список запретов становится больше, и как с этим справляются бывшие политические заключённые и их семьи.
«Единственное место, куда взяли на работу – дворником»
Пять лет назад активист Альнур Ильяшев опубликовал посты с критикой партии власти Nur Otan (сейчас – Amanat), после чего судья Медеуского районного суда города Алматы Залина Махарадзе приговорила его к трем годам ограничения свободы и к 100 часам принудительного труда. Ильяшева признали виновным в распространении заведомо ложной информации во время действия режима чрезвычайного положения – речь шла о постах «Гора родила мышь», и «Nur Otan – партия жуликов и воров».
Ильяшеву, который во время следствия находился в СИЗО, назначали пробационный контроль и запретили заниматься общественной и публичной деятельностью сроком на пять лет.
Суд проходил онлайн из–за пандемии коронавирусной инфекции. Ильяшев активно этому сопротивлялся – он настаивал, что должен присутствовать на судебных заседаниях: выдёргивал шнуры, отключал изображение, и в итоге к нему приставили двух человек, которые следили за тем, чтобы он не саботировал судебные заседания.
До суда Альнур Ильяшев работал юристом, во время пандемии совмещал дистанционную работу и дополнительно охранял офис – его оттуда и забрали – вместе с техникой, из-за чего у организации возникли проблемы. Ильяшев провел в изоляторе два месяца и все это время работодатель пытался вернуть свою собственность.
После решения суда его побаивались брать на работу, поэтому активист пошел в центр занятости, объяснил ситуацию, принёс приговор, резюме и четыре диплома.
«Они посмотрели и сказали, что в приговоре написано, что мне запрещена профессиональная деятельность. Это расценили как запрет на работу по профессии. Мне сказали, что могут предложить работу разнорабочего или дворника», – вспоминает Альнур середину 2020 года.
Он посетил две типографии, где честно рассказал, что осужден, ему ответили, что типографии мониторят и отказали.
Единственное место, куда ему удалось трудоустроиться – дворником в гостиницу:
«Для меня это был не первый опыт дворничества, поэтому я с легкостью пошел. Например, во время кризиса 2008 года по дороге на работу увидел объявление – одна галерея искала дворника. Я зашел к ним, поинтересовался и несколько месяцев у них работал, зарплату картинами брал (смеется)».
Правда, через несколько месяцев его попросили уволиться из гостиницы после визита туда человека из спецслужбы. Так наступил черед принудительных работ.
«Я обратился в пробацию, написал, что меня увольняют, что люди боятся со мною работать, и мне надо что-то делать. И они дали направление в акимат Медеуского района – по месту прописки. Там перенаправили в компанию по благоустройству. Мне выделили участок у Дворца школьников. Там был розарий и я его полол. Это была неоплачиваемая работа. По этому поводу я даже написал заявление, что у нас рабский труд запрещён, Казахстан соответствующие конвенции подписал и я ставил вопрос о том, чтобы мне оплачивали труд. Но мне ответили, что это наказание».
В итоге на благоустройстве у Дворца школьников Ильяшев проработал несколько дней: «Потом, когда я начал писать в соцсетях, они начали беспокоиться, потому что в общественном мнении это не очень хорошо выглядело. И мне сказали – давайте позже (принудительные работы – прим. В)».
Пока он искал работу, продолжал писать запросы и обращался за разъяснением к суду: уточнял, может ли он писать книги, публично читать стихи, участвовать в театральных постановках и т.д. Суд ничего разъяснить не смог. Зато помогло обращение к уполномоченному по правам человека Эльвире Азимовой. В своём ответе она написала, что Ильяшев имеет право обеспечивать семью, находящуюся на иждивении, и запрет не должен распространяться на профессию:
«И в итоге я с этим пришел в центр занятости и они сказали: окей, хорошо. А потом ближе к истечению первого года нашлись люди, которые согласились меня взять на работу именно по специальности. А наличие работы освобождает от принудительных работ, я на них в общей сложности отработал примерно 18 часов».
Что касается пробационного контроля, то два раза в месяц ночью приходил сотрудник, чтобы проверить, находится ли Ильяшев дома после 22 часов. И хотя срок наказания уже прошел, он до сих пор периодически звонит бывшему «подопечному».
Ильяшев отмечает, что обычно акиматы идут навстречу осуждённым, они понимают, что нельзя человека оставить без хлеба: «Ты как бы сам выталкиваешь человека в радикализацию, если лишишь его средств существования», но признает, что Темирлану Енсебеку будет куда сложнее, потому что он осужден по экстремистской статье.
«Режим учится. Каждый последующий приговор – это сумма приговоров предшественников. Я и Темирлану это сказал. На какое-то время они пытаются выключить человека из общественной жизни, лишить опоры, в том числе финансовой. У них есть даже такая формулировка – нейтрализация, – говорит Ильяшев. – Я мог выходить в интернет и писать в социальных сетях, они это учли и потом запретили это делать Жанболату Мамаю».
Сейчас ограничения закончились, остался запрет на общественно–политическую деятельность – он истекает в этом году.
Теперь Ильяшев консультирует «с учетом своего уголовного опыта»:
«Единственное ограничение, которое мне мешает – не могу состоять в палате юридических консультантов, чтобы представлять людей в судах. Когда меня осудили, этой нормы ещё не было, а сейчас наличие судимости может стать причиной для отказа».
Ильяшев отмечает, что у него широкий спектр правового консультирования, поскольку он знает все процессы изнутри. Недавно он предложил правозащитным организациям проводить семинары именно по административным арестам.
Помогала вера
Первые 20 дней после задержания Ильяшева держали в ИВС, что нарушает правила, поскольку после трёх суток подозреваемых должны отправлять в СИЗО.
«У меня были так называемые два прокурорских срока, я полагаю, внутрикамерная работа шла, они хотели по мне информацию снять, кто я, что я. И я находился с рецидивистами. Хотя в первоход запрещено держать вместе с ранее осуждёнными, эти люди мне провели краткий ознакомительный углубленный курс», – вспоминает активист.
Он говорит, что когда находился под арестом, ему помогала вера, понимание того, что он на правильном пути и поддержка общества: «Когда ты видишь, что люди разделяют твою борьбу словами поддержки, даже просто лайками, это мотивирует. Когда ты видишь себя в этом процессе, то иначе воспринимаешь трудности. Это просто испытание, его надо пройти и не ты первый, не ты последний».
Кроме того, морально он был готов к аресту – «к сожалению, тюрьма – это реальность для оппонентов режима».
Помогала Ильяшеву и литература – учителем для него стал Махатма Ганди, книгу которого он прочитал. В целом для тех, кто находится под риском попасть за решетку, у Ильяшева есть своя подборка фильмов и книг. Например, французская лента «Пророк» Жака Одиара, «Побег из Шоушенка» по роману Стивена Кинга, роман «Граф Монте–Кристо», воспоминания репрессированных политических деятелей. Например, недавно он прочитал «Не убоюсь зла» диссидента Натана Щаранского.
«Вроде 50 лет прошло и все то же самое, ничего не поменялось, методы одинаковые», – делится впечатлениями о книге Ильяшев.
«Я против того, чтобы к этому быть готовым»
Запрет давать интервью, публиковаться в соцсетях, появляться в общественных местах и инициировать петиции суд впервые назначил Жанболату Мамаю, основателю незарегистрированной Демократической партии, осуждённому в 2023 году на шесть лет условно.
Тогда суд признал его виновным по трем статьям Уголовного кодекса: оскорбление представителя власти, распространение заведомо ложной информации и организация массовых беспорядков. «Власть» подробно рассказывала о сути обвинений в этом материале.
«[Раньше] если человек был политически активный, его ограничивали в политических правах. Но то, что сейчас входит в обычную практику – лишать почти всех гражданских и политических прав – наверное, началось с Жанболата», – говорит Инга Иманбай, журналистка, правозащитница, юристка и супруга Жанболата Мамая.
По её словам, изначально в приговоре Мамая было тринадцать различных запретов – таких же, что в этом году назначили Темирлану Енсебеку. Но уже после оглашения приговора Мамаю суд вынес дополнение, добавив запрет преподавать, в том числе онлайн, а также писать и публиковать книги.
«Сейчас у нас нет справедливого суда – ни Конституционного, ни другого, иначе Жанболат с Темирланом однозначно бы победили, потому что нельзя человека за слово, за мнение лишать гражданских прав», – считает Иманбай.
«Почему я говорю, что это ограничение не только политических, но и гражданских и конституционных прав? Элементарно, [допустим], трубу прорвало в ЖК, где живёт Темирлан или Жанболат, и люди собирают петицию, чтобы поменять КСК – они же и это подписать не могут, а это их гражданское право», – приводит пример Иманбай.
По её словам, их семья была более-менее подготовлена морально благодаря тому, что они уже много лет занимаются политической деятельностью.
«Конечно, мы – люди, которые привыкли к нестандартным жизненным обстоятельствам, мы много что пережили. Мы пережили тот период, когда в 2017 году нам закрыли газету “Трибуна”, и тогда суд запретил Жанболату заниматься журналистской деятельностью. Тогда это было [возмутительно]: запретили профессию. Но на тот момент мы не понимали, что это только начало», – говорит Иманбай.
Подобные ограничения могут коснуться не только опытных политиков и активистов, но и тех, кто только начал высказываться в соцсетях, также опасается правозащитница.
«Это неправильно, когда государство, которое должно быть гарантом политических, гражданских и вообще человеческих прав, в миг за выражение мнения лишает человека всех прав. Я против того, чтобы к этому быть готовым, я против того, чтобы это воспринималось как норма. Потому что если это войдет в норму, и если власти войдут во вкус, это будет повсеместно», – говорит Иманбай.
По её словам, несмотря на обширный список запретов, суд разрешил Мамаю продолжать работать в фонде, который занимается продвижением казахскоязычного контента.
«[В фонде] есть программа для изучения казахского языка для журналистов и правозащитников. В рамках этого проекта у Жанболата есть работа, он координирует. И, естественно, он отчитывается перед пробацией, где он работает, справки предоставляет, – говорит Иманбай».
Мамай – по образованию филолог английского языка, добавляет она, у него официальный диплом, он бы мог преподавать в школе, университете, или заниматься репетиторством, но ему это запрещено. «Жанболат – активный, энергичный человек. Очень сложно в этой ситуации, но мы стараемся не унывать», – говорит супруга политика.
Сейчас Мамай много читает, по несколько часов в день занимается спортом, в том числе кикбоксингом и бегает марафоны.
«Жанболата сейчас не узнать, – улыбается Иманбай. – Сейчас со всеми этими ограничениями у него остается много времени на личный рост, и на детей, на их развитие».
Но ограничения, конечно же, ударили по семье финансово.
«Почему мы в этой части более подготовленная семья – потому что у нас и вся деятельность, и вся жизнь, и все, что мы делали – даже борьба на двоих одна. Поэтому у Жанболата более-менее есть тыл, – говорит Иманбай. – И сейчас, когда Жанболата ограничили во всем, большая часть финансовой нагрузки, в том числе за детей и быт, легла на меня».
По её словам, ситуация усложняется тем, что у третьего ребёнка в семье признаки РАС, и он ходит в специальный садик.
«Особенный ребёнок – это особенные затраты, они многократно увеличиваются, – говорит Иманбай. – Поэтому, как вы заметили, я сейчас и юрист, и правозащитник, и журналист в одном лице. Но я это воспринимаю не как ношу, а как временную абсурдную ситуацию, которую мы должны пережить».
В скором времени у Мамая должен подойти срок, после которого можно будет подать ходатайство об условно-досрочном освобождении.
«Адвокаты будут подавать, чтобы сократить срок. Борьба [за его оправдание] теперь уже международная, так как мы прошли все внутренние суды, и дело будет рассматривается уже в комитете ООН», – также говорит Иманбай.
«Исключить не представляется возможным»
Активиста Макса Бокая приговорили к пяти годам колонии после протестов против земельной реформы в Атырау в 2016 году. Тогда его обвинили в «возбуждении социальной розни», «распространении ложной информации» и «нарушении законодательства о митингах». Спустя некоторое время, однако, президент Назарбаев объявил мораторий на нормы, позволяющие продажу и аренду сельскохозяйственных земель иностранцам, против которых выступали демонстранты.
Казахстанские правозащитники признали Макса Бокая политическим заключённым, а международная правозащитная организация Amnesty International – узником совести.
Активист вышел на свободу в феврале 2021 года, но суд назначил ему максимальный возможный срок административного надзора после освобождения – три года.
После ему добавили новые ограничения, запретив заниматься общественной деятельностью, высказываться в СМИ и соцсетях на общественно-политические темы, а также высказывать своё мнение на улицах и площадях. Ему также нельзя было выезжать из Атырау без письменного разрешения полиции, покидать дом с в будние дни с десяти вечера до шести утра и в праздники и выходные дни, если дела не связаны с рабочими обязанностями.
В прошлом году адмнадзор продлили ещё на полгода из–за того, что Бокай поучаствовал в эфире дискуссионного клуба «ПолиТон» и написал пост в соцсетях.
«Я думал, что он будет и дальше продлеваться, но через полгода, в августе 2024 года, продлевать не стали», – говорит Бокай. Тем не менее в любой момент до полного погашения судимости полиция может обратиться в суд, и суд имеет право возобновить или продлить ему административный надзор.
«Судимость – я часто об часто об этом говорю – она как шлейф за человеком тянется. У меня судимость погашается в 2030 году», – говорит активист.
По казахстанскому законодательству, наличие судимости также не даёт человеку возможности выдвигать свою кандидатуру на выборах и работать на госслужбе.
«На госслужбу, в принципе, я не особо стремлюсь, но то, что нельзя выдвигаться – это нарушение моих конституционных прав, – считает Бокай. – Всё это сделано для того, чтобы общественников, политических активистов, диссидентов, инакомыслящих исключить из общественно-политической жизни».
Несмотря на риски, выйдя из заключения, Бокай не отказался от общественной деятельности.
«Если бы я в 2021 году, выйдя из тюрьмы, например, устроился юристом в нефтегазовую компанию и продолжал бы общественную деятельность, то меня бы в этой нефтегазовой компании долго не держали, – предполагает Бокай. – Я решил, что в принципе могу и так прожить. Друзья, родственники, коллеги поддерживали меня, и я до сих пор так и живу».
Из-за того, что Бокая осудили по статье о разжигании социальной розни, которая считается экстремистской, его внесли в перечень лиц, связанных с финансированием экстремизма и терроризма – туда же после вступления приговора в законную силу должен войти и Темирлан Енсебек.
«Членство в этом перечне причиняет такие неудобства: я не могу открыть счёт в банке, я не могу нотариальные услуги получить, я не могу застраховаться, я не могу быть учредителем и участником общественных организаций и объединений», – говорит Бокай. При этом по закону он имеет право каждый месяц обналичивать сумму, не превышающую размер одной минимальной заработной платы (85 тыс. тенге в 2025 году).
У активиста было два НПО, которые он зарегистрировал до того, как его осудили. Суд закрыл их принудительно.
«Что интересно, выйдя из тюрьмы в 2021 году, я получил около десяти звонков из управления юстиции и налогового комитета, – рассказывает Бокай. – Они меня спрашивали: почему вы не сдаете отчеты по этим НПО? Они меня не искали, когда я сидел на зоне, хотя, сами понимаете, там я, как говорится, никуда уйти не могу».
В 2024 году Бокай захотел снова открыть некоммерческую организацию, но изучив закон, узнал, что лица, находящиеся в перечне «экстремистов и террористов» не могут быть учредителями. Две правозащитные организации также отказались принимать его в свои ряды из-за того, что его имя в этом перечне.
Бокай рассказывает, что с помощью юриста Казахстанского международного бюро по правам человека Евгении Нефедьевой пытается добиться, чтобы его исключили из «перечня террористов и экстремистов».
«У человека, который был осужден по экстремистской статье, есть два пути выйти из этого списка, – поясняет Нефедьева. – Первый путь – это дождаться погашения судимости, но поскольку у нас экстремистские статьи считаются тяжкими преступлениями, по ним погашение судимости происходит только через 6–8 лет. Поэтому мы воспользовались вторым правом: до погашения судимости можно обратиться к органу, который проводил досудебное расследование».
Бокай обратился с заявлением об исключении его из перечня в департамент КНБ по Атырауской области.
«На что орган нам ответил письмом: “В настоящее время выдача Вам положительного заключения не представляется возможной”», – говорит юрист.
Чтобы обжаловать этот отказ, рассказывает Нефедьева, вместе с Бокаем они обратились в специализированный административный суд Атырауской области.
«Суд вернул нам административный иск и написал следующее: вот этот отказ ДКНБ, якобы, не является административным актом и не порождает никакие права и обязанности для Макса. Я согласна, что он никакие права для Макса не порождает. Но этот отказ ничем не мотивирован, и по факту права человека продолжают нарушаться», – говорит юрист.
В апреле Бокай получил отказ уже в апелляционной инстанции. По словам Нефедьевой, теперь он может обратиться в Верховный суд с кассационной жалобой, или же сразу в Конституционный.
В Конституционном суде юрист планирует обжаловать нормы административно-процедурного процессуального кодекса, позволяющие произвольно возвращать административный иск. Ещё одну жалобу она планирует подать в связи с нарушением конституционных прав её доверителя законом о противодействии финансированию экстремизма: права на судебную защиту, права частной собственности, права на труд, права на свободу объединений и участие в ассоциациях, а также – базового правового принципа: нельзя дважды нести наказание за одно и то же преступление.
«И представляете, Темирлан Енсебек, у которого сейчас ограничение свободы по экстремистской статье – у него же все то же самое будет. Отличие от Макса только в том, что он в тюрьме не будет сидеть. Но потом он 11 лет тоже не сможет ни карточки открывать, ни счета – ничего. То есть, по факту человек будет осужден на пять лет, а ограничен в своих правах на 16», – рассуждает Нефедьева.
Власть — это независимое медиа в Казахстане.
Поддержите журналистику, которой доверяют.
Мы верим, что справедливое общество невозможно построить без независимой журналистики и достоверной информации. Наша редакция работает над тем чтобы правда была доступна для наших читателей на фоне большой волны фейков, манипуляций и пропаганды. Поддержите Власть.
Поддержать Власть
